– Вот и поменялись местами: сначала медведь хотел нас съесть, а теперь мы съедим его. Эй, помогите скорее снять шкуру, отведаем окороков и лап!
Вынув нож и присев на корточки, он собрался было заняться этим, но я сказал:
– Вот если бы вы пустили нож в ход, когда медведь был жив, – другое дело, а теперь поздно. Не трудитесь.
– Что? – вскричал он. – Уж не вы ли помешаете мне отрезать мясо на жаркое?
– Именно я, мистер Рэттлер!
– По какому праву?
– Медведя повалил я.
– Ложь! Не станете же вы утверждать, что гринхорн смог убить ножом гризли? Это мы несколько раз выстрелили в него, когда увидели.
– … А потом разбежались и забрались на деревья? Да, это правда, абсолютная правда.
– Но в конце концов медведь сдох от наших пуль. Он уже едва дышал, когда вы принялись колоть его ножом. Ясно?
И он опять нагнулся над медведем. Я снова крикнул:
– Сейчас же отойдите, мистер Рэттлер, иначе придется вас проучить!
Рэттлер успел всадить нож в тушу гризли. Я сгреб его в охапку – так как он сидел на корточках – и швырнул в сторону. Рэттлер с громким треском угодил в дерево. Не знаю, что трещало – дерево или кости негодяя. Выхватив из-за пояса заряженный револьвер, я приготовился. Рэттлер тяжело поднялся и, со злобой глядя на меня, прошипел:
– Ты еще пожалеешь об этом! Второй раз нападаешь на меня. Третьего не будет! – И он двинулся ко мне с ножом в руке.
Я поднял револьвер, предостерегая:
– Еще шаг, и пущу вам пулю в лоб! Бросьте нож! Стреляю на «три»! Раз, два…
Он не бросил нож, и я бы выстрелил в него – нет, не для того, чтобы убить, но уж руку с ножом прострелил бы наверняка, чтобы заставить уважать себя, – как вдруг раздался чей-то голос:
– Вы что, спятили? Остановитесь!
Посмотрев в ту сторону, откуда доносился голос, мы увидели, как из-за деревьев вышел человек. Был он мал ростом, одет как индеец – в кожаные штаны и охотничью куртку, так что трудно было определить, белый это или краснокожий. Пожалуй, все-таки белый, хотя лицо его сильно обгорело на солнце. Голова незнакомца была непокрыта, темные волосы спускались до плеч, за поясом – нож, в руках – ружье. Умный взгляд темных глаз выдавал в нем незаурядного человека, и, несмотря на физический недостаток – горб, фигура не выглядела смешной. Известно, что только глупые люди позволяют себе смеяться над физическими недостатками других. Увидев незнакомца, Рэттлер закричал:
– Эй, это еще что за чучело? Никогда не видал на прекрасном Западе таких карликов и уродов!
Незнакомец смерил его взглядом с головы до ног и спокойно, с достоинством ответил:
– Благодарите Бога за то, что он наградил вас здоровым телом. Но тело – не самое важное в человеке, многое зависит от сердца и души, и вот тут я не уступлю вам.
Он сделал презрительный жест рукой, а затем обратился ко мне:
– Природа наделила вас большой силой, сэр. Не каждый может так легко отшвырнуть такую тяжесть. Приятно было посмотреть!
Пнув медведя ногой, он добавил:
– Вот за кем мы охотились! Жаль, не получилось.
– Вы хотели убить его?
– Да. Обнаружив вчера следы медведя, мы упорно преследовали его, а когда настигли, оказалось, что все уже кончено.
– «Мы»? Так вы не один, сэр?
– Со мной еще два джентльмена.
– Кто они?
– Представлю их вам, как только узнаю, кто вы такие. В этих местах надо соблюдать осторожность, встречаются ведь разные люди, причем больше плохих, чем хороших.
И он выразительно взглянул на Рэттлера и его подчиненных, а затем опять обратился ко мне:
– Впрочем, джентльмена видно издалека. Я слышал ваш разговор и составил собственное мнение.
– Сэр, – ответил я, – мы ведем геодезическую съемку. Нас четверо, один старший инженер, трое проводников и двенадцать вестменов для охраны.
– Гм, что касается охраны, сдается мне, вы в ней не нуждаетесь. Итак, вы – геодезисты. А что за съемка?
– Прокладываем трассу для железной дороги.
– Она пройдет по этой территории?
– Да.
– Вы ее купили?
Взгляд незнакомца стал колючим, тон неприязненным. Видимо, у него была причина спрашивать об этом, поэтому я вежливо пояснил:
– Меня включили в геодезическую экспедицию, и мое дело – съемка.
– А остальное, значит, вас не касается? А должно бы. Территория, на которой вы находитесь, является собственностью индейцев, конкретно – апачей из племени мескалеро. И я точно знаю, они эту землю не продавали и не уступали ни на каких других условиях.
– А вам-то что за дело? – крикнул Рэттлер. – Не забивайте голову чужими проблемами! Подумайте лучше о своих!
– Что я и делаю, сэр! Ведь я тоже апач, да к тому же мескалеро.
– Вы? Ну знаете, нужно быть слепым, чтобы не разглядеть в вас белого.
– И все же вы ошибаетесь! Обо мне нужно судить не по цвету кожи, а по имени. Меня зовут Клеки-Петра, что на языке апачей означает Белый Отец.
Рэттлер, должно быть, уже слышал это имя. Он сделал шаг вперед и издевательски произнес:
– Ах, Клеки-Петра, бакалавр, известный учитель апачей! Какая жалость, что вы горбун. Вот уж краснокожие небось насмехаются над вами.
– Ошибаетесь, сэр! Я привык за свою жизнь к издевательствам разных негодяев, тогда как умные люди не позволяют себе этого. А теперь, когда я узнал, кто вы такие и что здесь делаете, могу вам открыть, кто мои товарищи. Впрочем, лучше я вам их представлю.
Он крикнул что-то по-индейски в сторону леса, и на его зов оттуда вышли две колоритные фигуры. Это были индейцы, как мне показалось – отец и сын.
Старший был чуть выше среднего роста, могучего телосложения. От его фигуры веяло благородством, а движения свидетельствовали о большой физической силе и ловкости. Лицо типичного индейца, хотя черты его были не столь резки, как это обычно бывает у краснокожих. Спокойный и даже мягкий взгляд, исполненный какой-то тихой, внутренней сосредоточенности, должно быть, выделял его среди соплеменников. Голова индейца была непокрыта, темные волосы стянуты в узел, подобно шлему, в котором торчало орлиное перо – знак отличия вождя. Одежда его состояла из штанов с бахромой, замшевой охотничьей куртки и мокасин. Все одеяние выглядело ладным и прочным. На поясе висел нож и несколько узелков с необходимыми для охотника мелочами. На шее я заметил мешочек с «лекарствами» (об этом мешочке я еще скажу позже) и трубку мира с мундштуком из священной глины. В руках индеец держал двустволку, деревянные части которой были искусно украшены серебряными гвоздиками. Эта двустволка, названная впоследствии «серебряной», прославила потом его сына Виннету.