– Но почему?
– Иначе он зазнается.
– Да нет, вряд ли.
– Конечно, парень он бесхитростный, и все же никогда не следует слишком хвалить человека, даже самый скромный может зазнаться. А потому будем и впредь называть его гринхорном. У парня есть все задатки стать со временем настоящим вестменом, но их еще надо долго и упорно развивать.
– Сэм, ты хоть поблагодарил его за то, что он спас тебе жизнь?
– И не подумал!
– Ну уж это ни в какие ворота не лезет!
– Мне все равно, чтоб мне лопнуть! Можешь считать меня неблагодарным, но я думаю о парне. Главное, чтобы он не заважничал и оставался таким, как есть. Хотя, признаюсь, я бы с удовольствием пожал ему руку и расцеловал в обе щеки!
Стоун расхохотался:
– Целоваться с тобой? Скажет же такое! Пожать руку – куда еще ни шло, но целоваться… Вот уж рассмешил!
– А что тут такого? – обиделся Сэм.
– Да ты хоть раз видел себя в зеркале? Нет? Ну так взгляни хотя бы на свое отражение в ручье. Зрелище малоприятное, должен тебе сказать.
– Ах, вот оно что! Хорошего же вы мнения обо мне! Значит, я страшилище, а ты, выходит, – красавец? Не задирай нос! Даю слово, на конкурсе красоты я возьму первый приз, а ты как раз останешься ни с чем, хи-хи-хи! Ладно, это к делу не относится, вернемся к нашему гринхорну. Я уже сказал, благодарить его не собираюсь, но когда мясо поджарится, он получит от меня самый лакомый кусок. И знаете, что еще я завтра сделаю?
– Интересно.
– Доставлю удовольствие нашему гринхорну.
– Каким образом?
– Дам ему возможность заарканить мустанга.
– Ты разве собираешься на мустангов?
– Ну да, ведь должен же я подумать о новом коне. А пока ты одолжишь мне своего. За бизонами придут мустанги. По-моему, их надо искать в долине, по которой пройдет дорога. Если мустанги уже появились в наших краях, то скорее всего мы найдем их там.
Дальше слушать я не стал, обогнул палатку и подошел к трем приятелям с другой стороны, чтобы они не догадались, что я подслушал разговор, не предназначенный для моих ушей.
У палатки горел костер. На огне поджаривался огромный кусок мяса. Хокенс ловко поворачивал вертел, сделанный из толстого сука и опиравшийся на рогатины по обе стороны костра. Интересно было наблюдать за ним – так сосредоточенно, даже с упоением он занимался стряпней.
Но вот наши коллеги тоже привезли мясо и тоже принялись его готовить. Они развели несколько костров, но для всех места не хватило, каждый поджаривал кусок лишь для себя, поэтому многим пришлось довольствоваться полусырым мясом. Я действительно получил лучший кусок фунта на три и с большим удовольствием съел его до последнего кусочка. Но не спешите обвинять меня в обжорстве. Дело в том, что вестмену приходится поглощать очень много мяса, чтобы сохранить здоровье и силу. Ведь человеку кроме белков необходимо и определенное количество углеводов, которые в городе он получает с обычной пищей. Вестмен же месяцами вынужден питаться лишь одним мясом, и ему приходится поглощать его в огромных количествах, чтобы восполнить недостаток углеводов.
Я знавал траппера, съевшего восемь фунтов мяса за один присест, а когда я спросил его, наелся ли он, тот, икая, ответил: «Вроде бы, ведь больше нет, но если уступите кусочек от своей порции, я с удовольствием съем и его».
За ужином только и говорили, что о нашей охоте на бизонов, причем я понял, что как только вестмены увидели убитых мной двух старых быков, их мнение о сделанной мною «глупости» изменилось.
Утром следующего дня я сделал вид, будто собираюсь приступить к работе, но тут появился Сэм Хокенс.
– Оставьте эти инструменты, сэр, вас ждет более интересное дело.
– Какое?
– Потом узнаете, а сейчас седлайте коня, и мы едем.
– На прогулку? Но мне надо работать.
– Вы уже достаточно потрудились. К тому же, думаю, к полудню мы вернемся, и тогда можете измерять и считать сколько вам заблагорассудится.
Предупредив Бэнкрофта, мы с Сэмом уехали. По дороге Сэм лукаво поглядывал на меня, а я делал вид, будто не догадываюсь о его намерениях. Мы ехали уже проложенной нами трассой.
Долина протянулась на четыре английские мили в длину и на две в ширину. Ее окружали поросшие лесом холмы, а посередине бежал широкий ручей, так что влаги вполне хватало и трава разрослась буйно.
С севера сюда можно было попасть через каньон, а с юга – по нашей трассе. Прибыв на место, Хокенс окинул равнину зорким взглядом и двинулся вверх по ручью. Я последовал за ним.
Внезапно Хокенс резко осадил коня, спешился и, перескочив через ручей, тщательно осмотрел примятую траву на другом его берегу, затем снова вскочил в седло и двинулся дальше, но уже не на север, а под прямым углом на запад, так что вскоре мы оказались в западной части долины. Тут Сэм слез с коня и, стреножив, пустил его пастись. С момента обнаружения следов он не промолвил ни слова, но по его заросшему лицу, как солнечный луч по лесу, скользила улыбка явного удовлетворения. Он торжественно обратился ко мне со словами:
– Сэр, извольте спешиться и как следует стреножить коня. Будем ждать здесь.
– А зачем мне его как следует стреноживать? – спросил я, хотя прекрасно знал, в чем дело.
– А затем, чтобы не потерять. Я не раз был свидетелем, как в таких обстоятельствах кони убегали.
– В каких же это обстоятельствах?
– А вот подумайте!
– Мустанги?
– Как вы догадались? – спросил он удивленно, бросив на меня быстрый взгляд.
– Читал об этом!
– О чем?
– О том, что плохо стреноженные кони часто убегают с дикими мустангами.